Кербела — город, само название которого — с большой долей вероятности — переводится с древнесемитского языка как «близость к Богу». Есть ли деяние, сравнимое с подвигом Имама Хусейна, да будет мир с ним, совершённым ради близости к Нему? Есть ли земля, вобравшая в себя столько пророческой святости и молитв, исполненных надежды и благодарности? Есть ли ещё хоть одно место на земле, что притягивало бы к себе ежегодно десятки миллионов паломников, опережая в популярности саму Священную Мекку, ставшую в большинстве языков мира именем нарицательным?
Что означает всё это в системе мироздания: чудо или закономерность?
Известно высказывание Эйнштейна о том, что «Бог не играет в кости». Стройная система бытия прочно связывает между собой причины и следствия, и на уровне высшей закономерности трансцендентной реальности, не подвластной законам пространственно-временного континуума, высшая мысль Создателя предопределяет одно во имя другого. Действительно, мавзолей Имама Хусейна, да будет мир с ним, — место, притягивающее к себе миллионы. Место, вызывающее стойкое ощущение соприкосновения с иной реальностью даже у последователей иных религий. Подвиг Имама Хусейна предопределил в истории появление этого места на карте. Но разве не справедливо обратное выражение, если основываться на том, что Имамам, да будет мир над ними всеми, ведомы сокровенные тайны мира, в том числе — день и час их собственной смерти; более того — им дано понимание и выбор времени и места своей кончины. А если так — значит, Кербела, как энергетический полюс мира, предопределяет исторический подвиг Имама в точно такой же степени, в какой его гибель предопределила шиитскую солидарность в любви к нему, в борьбе за справедливость и в противостоянии тиранам в свете этого подвига.
Только здесь, в Кербеле, обостряется иное восприятие реальности, дающее понимание того, что нет ничего более чудесного, чем раз и навсегда установленная Богом закономерность.
Трижды неправы те, кто, войдя в религию ислама, ищут для себя мнимых чудес: ловких трюков, фокусов, невиданных природных феноменов. И десять, сто раз ошибаются те, кто ждёт от ислама в этом мире иного покровительства и иных чудес, нежели заступничество Имамов и возможность соприкосновения со Всевышним Аллахом в Его трансцендентной реальности, возможность выхода за пределы обусловленной реальности посредством религиозного озарения (ишрак).
Табатабаи в своём тафсире «Аль-Мизан» очень подробно охарактеризовал психологию людей, жаждущих чудес в форме внешних эффектов, подобно жрецам при дворе фараона во времена хазрата Мусы, да будет мир с ним, или арабам эпохи невежества (джахилии), когда последний Посланник Аллаха, да благословит Аллах его и его род, настаивал на том, что миссия Корана и есть сама по себе чудо из чудес:
«Таким образом, становится очевидно, что дело, власти над которым они искали для себя — это победа и верховенство. Они воображали, будто именно это достигается их принятием ислама, полагая, что истинная религия непобедима, а потому непобедим и всякий следующий ей, поскольку Аллах обещал им помощь и поддержку безо всяких условий и оговорок.
Это — не истинное измышление, по сути — измышление, достойное джахилии. Язычники эпохи невежества полагали, что Всевышний Аллах — Творец всякой вещи, но при этом у каждого ряда событий, таких, как пропитание, жизнь, смерть, любовь, война и прочее, равно как у всякого рода бытия человека, земли, морей и прочих — свой бог, распоряжающийся его делами, воля которого непобедима. И они поклонялись этим богам, чтобы они ниспосылали им благоденствие, или привлекали к ним счастье, либо защищали их ото зла и трудностей, а Всевышний Аллах, как Великий Царь, делегирует Свои полномочия каждому роду Своих подданных и на каждый из планов Своего царства, с тем, чтобы каждый был полным хозяином своих решений и поступков в пределах области, разграниченной данными ему полномочиями.
Если предположить, что истинная религия — заведомо непобедима, и что Пророк, да благословит Аллах его и его род, как первый, несущий на себе её бремя, непобедим в своём призыве и не может быть убит или вообще бессмертен, то думающий таким образом измышляет на Аллаха ложь, достойную эпохи джахилии, беря Аллаху сотоварищей, делая Пророка сродни языческому богу, которому делегированы полономчия побеждать и взимать трофеи, при том, что Всевышний Аллах — Един, нет у Него сотоварища, к Нему восходит всякое повеление, и нет ни у кого ни над чем власти. Поэтому, когда в начале этой группы аятов Всевышний Аллах говорит: «Дабы отрезать часть тех, которые не веровали, или поразить их так, что они возвратятся отчаявшимися», Он оборвал Свою речь, произносимую в возражение им, и сказал, обращаясь к Своему Пророку: Нет у тебя ни над чем власти, так, чтобы они не воображали себе, будто у него имеется возможность вмешательства в дела сражения. Всевышний Аллах — Тот Единственный, Который устанавливает причинно-следственные связи, и то, причина чего оказывается сильнее, в результате происходит с большей вероятностью, независимо от того, является ли оно истинным или ложным, добрым или злым, наставительным или вводящим в заблуждение, справедливым или несправедливым, и нет тут различия между верующим и неверующим, возлюбленным или находящимся под гневом, между Мухаммадом и Абу Суфьяном.
Да, действительно, Всевышний Аллах проявляет особое внимание по отношению к Своей религии и Своим преданным последователям, устанавливая порядок бытия таким образом, чтобы в конечном итоге Его религия победила и земля оказалась приготовленной для Его преданных, и в итоге верх был бы за богобоязненными.
Дело же пророчества и религиозного призыва (проповеди веры) также не является исключением из этого установленного миропорядка, поэтому всякий раз, как только сойдутся вместе естественные предпосылки для развития религии и победы верующих, как это было в случае некоторых военных походов Пророка, тогда победа остаётся за верующими, но всякий раз, когда предпосылки реализуются в отношении обратного (неповиновение приказу Пророка, бегство с поля боя и т. п.), тогда победа остаётся за многобожниками. Тот же принцип применим и в отношении истории остальных пророков со своими народами. Их враги принадлежали к числу людей этого (дольнего) мира, чьей единственной целью было обретение пользы в этой жизни. Все свои усилия они ограничивали стремлениями в этом мире к обретению могущества и укреплению своей силы, поэтому в итоге внешняя победа над пророками была за ними. Среди пророков были и убитые, как Закария, и казнённые, как Яхья, либо гонимые, как Иса, и т. д.» (Табатабаи, тафсир «Аль-Мизан»; Коран, 3:149—155).
Не о грядущем ли подвиге имама Хусейна, да будет мир с ним, пророчествуют эти аяты? Ниспосланы ли они о прошлом поражении при Ухуде или же всё-таки — о грядущей победе духа в Кербеле, об истинном понимании победы, в условиях, когда внешнее бедствие отступает и открываются новые смыслы бытия?
Алламе Табатабаи продолжает в своих рассуждениях:
«Но если бы явление истины упиралось в вопрос о нарушении установленного миропорядка, минуя действующие законы бытия, другими словами, если бы дело истины находилось под вопросом жизни и смерти, — тогда Всевышнему Аллаху следовало бы установить истину сверхъестественным путём, дабы свидетельство истины не оказалось уничтоженным… Сунна Аллаха распространяется на все виды испытания и очищения, и этот порядок коснётся и вас, и их в равной степени неизбежно. Так что так же неизбежным был и ваш выход на это сражение, и то, что вы оказались на том месте, где надлежит вам оказаться убитыми, после чего назначена будет каждому из вас определённая сторона — вместе со счастливыми или с несчастными, в зависимости от результатов испытания ваших душевных помыслов и представления в чистом виде того, что в ваших сердцах — веры либо многобожия».
Очевидно, что под «сунной Аллаха» здесь подразумевается установленный Всевышним Творцом миропорядок.
Если бы дело обстояло иначе, внешние последствия принятия веры обретали бы более примитивную закономерность. Проще говоря, принявший ислам становился бы неуязвимым и успешным, пропорционально степени чистоты своей веры, либо же, напротив, на каждом шагу подвергался бы новым испытаниям. В любом случае, речь шла бы не иначе как о прямо пропорциональной зависимости, чего в окружающей жизни не наблюдается. Мы видим и грешников, и праведников, которым хорошо, и тех, и других, которым плохо, мы видим как судьба совершает неожиданные кульбиты, не имея к тому прямых предпосылок с точки зрения чистоты веры и искренности поклонения. Напрасно надеяться, что самим фактом принятия ислама мусульмане обеспечат себе военную победу или экономический успех. С одной стороны, так установлено Творцом, что у этого мира — свои законы, и это не обсуждается. С другой стороны, мудрость подобного установления — в том, что оно демонстрирует два основополагающих момента исповедания чистого ислама.
- Истинно верующему достаточно присутствия Всевышнего Аллаха в душе, и на фоне этого бесценного дара всё остальное (успех или испытания в этом мире) отступает на второй план и становится ничтожным.
- Ставящий мирской успех в прямую зависимость от принятия ислама, как и наоборот, избирает успех истинным объектом своего поклонения, представляя таковой целью и смыслом религии, что, по сути, является проявлением многобожия (ширка).
Просящие чудес ради доказательства веры не только не обладают чистой верой, но на самом деле не понимают, что такое чудо.
Подлинное сверхъестественное явление — это то, что не подчиняется законам пространственно-временной реальности, нашего с вами бытия. Любые явления типа раскалывания луны или превращения букета цветов в розового слона — не более чем удивительные, крайне маловероятные, но теоретически допустимые (с точки зрения теории квантовой вероятности) вещи. Именно поэтому (по заранее предсказанному Пророком сценарию) арабы джахилии не уверовали в явленное чудо раскалывания луны. Человек, чьё сердце мертво для веры, неизбежно скажет при виде подобной демонстрации: «Да, искусно, да, удивительно, да, почти невероятно, но… возможно же! Так почему бы не здесь и не сейчас? При чём здесь Творец?». Так говорил фараон Моисею, так отвечали арабы джахилии, так говорили Омейяды и Аббасиды святым Имамам, вынужденным от этого скрывать свои истинные знания.
Истинное чудо находится не там, где властвуют громкие эффекты, утоляющие низкие эмоции. Истинное чудо — в восхищении духа к вершинам той реальности, которая не поддаётся описанию ни законами физики, ни словами человеческими. Большинство достигает этой реальности только в момент своей смерти, и лишь избранные удостаиваются дара озарения при жизни. Это и есть чудо истинной иррациональной веры, не требующей более никаких доказательств.
Это — чудо Кербелы, где я начинаю размышлять об этом, осторожно укладывая свои мысли на бумагу. Но как отразить в словах неописуемое? Кербела всё равно останется Кербелой, таинственной, как её до сих пор не расшифрованное название…
