Какое нечеловеческое зверство может подвигнуть одних людей творить такое над другими: записывать на видео акты каннибализма и насилия над шиитскими детьми, бахвалиться этим в эфире и прикрывать свои мерзости именем Аллаха? Как было бы просто сказать, что, говоря об ИГИЛ, мы имеем дело с иной формой жизни. Но самое страшное как раз в том, что они — люди.
Разобраться в их психологии — психологии людской бесчеловечности — означает найти ключ к методам противостояния агрессии, прежде всего, — на идеологическом фронте, ради предотвращения распространения подобных явлений в будущем.
Как ни странным покажется на первый взгляд, но существенную помощь в этом могут оказать публикации А. Никонова, известного атеиста и исследователя религий как социального явления. Я не случайно обращаюсь именно к его трудам, поскольку, относясь с ярко выраженной антипатией ко всем мировым религиям, не исключая и различные направления ислама, Никонов одновременно свободен и от тенденциозности в подходе к изучению психологии религиозного сознания. Своё исследование он рассматривает как сугубо научный анализ, поднимаясь уровнем выше над догматическим богословием любого рода. Именно таким образом, рассматривая беспристрастным взором, с высоты объективной критики, открывающуюся картину, мы можем лучше понять и психологию ваххабизма, в контексте культурной среды, в которой он зародился и которая, несмотря на минувшие века, претерпела лишь незначительные трансформации, продолжая вскармливать его и сегодня в изначальной первобытной форме.
В отдельных статьях мы уже исследовали психологию ваххабитского реваншизма, нацеленного на реставрацию первоначального («праведного») халифата образца VII столетия нашей эры, замешанного на идеологии арабского национализма. Нет смысла повторять здесь все тезисы этой работы, достаточно упомянуть лишь о том, что представление об арабском народе, как носителе «чистого ислама», благодаря ниспосланию Корана на его языке, причудливым образом переплетается с националистическими традициями, уходящими корнями вглубь доисламской эпохи, то есть — так называемого периода «джахилии» (невежества).
Для арабов того времени, предшествовавшего приходу ислама, как религии личных отношений с Создателем и личного спасения, характерен исключительно племенной, коллективистский образ мышления, в котором человек — ничто, а племя — всё. Мы ещё остановимся на этом моменте дальше. Пока ограничимся аналогией с нацистской Германией, в которой «фюрер думал за всех», «личность — ничто, а государство — всё», чтобы отдавать себе отчёт в том, что, сталкиваясь с радикальными реваншистскими исламистскими организациями, мы имеем дело с профашистской идеологией в чистом виде, лишь внешне облачённой в одеяние мусульманской терминологии. В этом ключе фашистские зверства в Сирии и Ираке воспринимаются уже не иначе, как закономерное практическое воплощение человеконенавистнической идеологии. Однако, остаётся открытым вопрос о том, каким образом её семена дают всходы в сознании масс.
Для понимания этого вопроса мы и обратимся к трудам А. Никонова, ссылающегося, в свою очередь, на результаты исследований советских и зарубежных психологов, слова которых, на мой взгляд, не нуждаются в каких-либо дополнениях или комментариях. Никонов пишет в своей работе «Опиум для народа: религия как глобальный бизнес-проект»:
«…Этнограф и историк Эдуард Тайлор полагал, что мышление первобытного дикаря ничем, по сути, не отличается от мышления современного человека, и человек каменного века был так же логичен, как и мы. У французского психолога Люсьена Леви-Брюля было иное мнение на этот счёт. Он полагал, что в примитивных сообществах люди имеют дологическое мышление (которое я бы назвал природным, синтетическим или животным). И в нём преобладают „коллективистские“, а не „индивидуалистические“ представления о мире».
Неправда ли, слова эти заставляют звучать в душе определённые нотки, напоминающие о том, что где-то мы уже сталкивались с подобным? Естественно, если личность — ничто, то и акт её бесчеловечного уничтожения не представляется в мышлении дикаря каким-то нечеловеческим варварством. Даже на скамье подсудимых он, перед лицом неопровержимых доказательств, совершенно искренне не отдаёт себе отчёта, о чём идёт речь и в чём его, собственно, обвиняют.
Впрочем, возможно, мы слишком рано проводим параллели? В таком случае — слово советскому исследователю Лурии. С целью подтвердить или опровергнуть данную теорию экспериментально, он отправился в один из самых дальних и неразвитых кишлаков Узбекистана, чтобы исследовать психологию местных дехкан. И пришёл в результате к интересным выводам:
«Результаты удивили учёных. Скажем, любой цивилизованный человек увидит геометрическую общность между окружностью и недорисованной окружностью с „выкушенным“ кусочком дуги, — потому что обе эти картинки объединяются абстрактным геометрическим понятием „окружность“. Туземцы этого не видели. „Что же общего между ними, если вот это — монета, а это — неполная луна?“ — недоумевали они, тыкая заскорузлыми пальцами в картинки.
Крестьянину показывают четыре рисунка: молоток, пила, топор и полено. Какой предмет лишний? Вот как рассуждал некий Рахмат:
— Ничто не лишнее, все они нужны… Смотрите, если вам нужно разрубить что-нибудь, например, полено, вам понадобится топор. Так что все они нужны!
Ему попытались объяснить принцип решения этой элементарной логической задачи на другом примере. Вот смотри, Рахмат, есть трое взрослых и один ребёнок. Кто лишний в группе? Конечно, ребёнок, потому что остальные — взрослые!
— Нет! — не согласился узбек. — Нельзя мальчика убирать! Он должен остаться с другими! Все начнут работать, и, если им придётся бегать за разными вещами, они никогда не закончат работу, а мальчик может бегать за них. Мальчик научится, и это будет лучше — они смогут вместе хорошо работать».
Ранее психолог Выготский установил, что подобный тип мышления присущ малым детям: ребёнок сравнивает предметы по любому их случайному признаку: цвету, форме, размеру. Однако в процессе рассуждений в его маленьком мозгу происходит «соскок» — он забывает, какой признак принял для первичной классификации, и начинает валить предметы в кучу уже по какому-то иному признаку.
Здесь следует, конечно же, извиниться за объём цитаты, однако, она в полной мере раскрывает характер любого сектантского мышления, не позволяющего поставить под сомнение в равной степени тексты преданий или указы вышестоящего начальства. И вот перед нами — наглядное подтверждение последнего тезиса:
«Неутомимый Лурия предлагает тёмным людям следующую задачу. На рисунке стакан, бутылка, сковородка и очки. Что лишнее? Как вы уже поняли, лишнего ничего нет. Всё в хозяйстве пригодится!
— Эти три подходят, — говорит очередной крестьянин, — но я не знаю, зачем ты сюда положил очки. Нет, пожалуй, они тоже подходят! Если человек плохо видит, ему приходится надевать очки, чтобы пообедать.
— Но один человек сказал мне, что одна из этих вещей не подходит к группе, — пытается Лурия направить селянина на путь истинный. Что же отвечает селянин?
— Может быть, это у него в роду — думать таким образом. А я скажу, что все они подходят. В стакане нельзя варить пищу — в него можно наливать что-нибудь. Для готовки нужна сковорода, а чтобы лучше видеть нужны очки. Нам нужны все эти четыре вещи — вот почему их положили вместе.
Чувствуете, как работает у них мозг? Раз положили, значит нужно. Зря не положат. Хозяин сказал сделать, значит, нужно сделать без рассуждения. Начальник зря не скажет. В такой детский мозг достаточно вбить один гвоздь догмата, и вся конструкция слепой веры будет на нём держаться. Проще всего управлять простыми людьми. Потому что те, кто поумнее, сто раз спросят, почему нельзя, при каких именно условиях нельзя, и кому это выгодно. И если ответ их не удовлетворит, — нарушат запрет с большей готовностью, а главное, с минимальными душевными угрызениями…».
Никонов пишет, ссылаясь на опыты психологов, о том, что дикари — это, по сути, вечные дети, для которых весьма характерна неразвитая инфантильная логика. Только, как показывает практика, они могут проявлять себя как исключительно жестокие дети, подобных которым, хочется надеяться, мы не встретим в наших детских садах, школах и окрестных дворах.
Опять-таки предвижу возражения оппонентов касательно того, какое отношение всё вышесказанное имеет к следованию определённой традиции, а, главное, к восприятию таковой?
Анализ дикарского мышления, проиллюстрированный А. Никоновым на примере одной простой русской сказки, позволяет ответить и на этот вопрос достаточно чётко. Да, дело не только в том, что определённая категория людей — достаточно многочисленная! — следует определённым традиционным преданиям, слепо воспринимая их как достоверные, практически наравне с божественным откровением Корана, даже не требуя к тому доказательств. Проблема на самом деле — глубже, и сводится к тому, какие выводы нецивилизованный фанатик делает из услышанного им предания. Итак, для начала — иллюстрация, приведённая А. Никоновым в его книге:
«Вспомните самую популярную детскую сказку „Курочка Ряба“. Жили-были дед и баба, и была у них курочка Ряба. Она снесла им золотое яичко. Дед бил-бил — не разбил, баба била-била — не разбила. Бежала мимо мышка, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Плачет дед, плачет баба. А курочка говорит им: „Не плачь, дед, не плачь, баба, снесу я вам новое яичко — простое, а не золотое“. Всё.
Открыв рты, дети слушают эту ахинею… Почему дед и баба не обрадовались халявному золоту? Для чего они пытались испортить дорогую вещь? Почему дед не прихлопнул грызуна-паразита, бегущего к яйцу? Как слабой мышке удалось сделать то, что не удалось более крупным млекопитающим (деду и бабке)? Почему герои рассказа заплакали, когда яйцо разбилось, ведь ещё минуту назад они с упорством маньяков сами этого добивались?
Дети не задают всех этих вопросов. Дети не видят алогизмов. Таково их внутреннее устройство: задача детёнышей — слепо, не рассуждая, копировать взрослых, чтобы научиться выживать в этом мире. Повторяй и спасёшься — вот принцип животного обучения. А логика и, соответственно, алогизмы, — продукт развитого ума и образования».
Слепое подражание, причём подражание исключительно внешним формам образа жизни ранних мусульман — вот истинная методика ваххабитов, призванная привести их недалёких последователей к спасению. Поэтому моральное, нравственное содержание традиции отступает уже не на второй, а на десятый план, куда-то за непроницаемую завесу ритуалов и догм. Рассмотрим один характерный пример и попробуем проследить аналогию с детьми и сказкой, о чём говорилось выше.
Итак, вот какую интересную цитату мы находим на одном мусульманском ресурсе, со ссылкой на достоверный хадис из сборника Бухари, приведённый от Аишы:
«Обычно я спала перед Посланником Аллаха, (вытягивая) ноги в направлении киблы. Совершая земной поклон, он прикасался рукой ко мне, и тогда я подбирала ноги, а когда он вставал, (снова) вытягивала их». [Аиша] сказала: «В то время в домах не было ламп» (Бухари, «Сахих», 375).
Далее спрашивается, какие выводы делают последователи из этого предания? Не говорим даже о ваххабитах, обратим внимание на то, о чём препираются сторонники вполне традиционных ханафитского и шафиитского мазхабов. Всё, о чём они спорят — так лишь о том, нарушает ли состояние ритуального омовения простое прикосновение к женщине. Ханафиты, опираясь на буквальное прочтение данного хадиса, отвечают, что не нарушает. Шафииты возражают им, что нарушает, и начинают строить свои логические построения типа того, что мы читаем ниже на той же странице:
«Повелитель правоверных в науке о хадисe Ибн Хаджар аль-Аскаляни, да смилуется над ним Всевышний Аллах, сказал о нём:
„…И те, кто говорил, что малое омовение не нарушается от прикосновения, опирались на слово «прикасался рукой» (из этого хадиса), и им был дан ответ, что, вероятно, была некая преграда (между рукой Пророка, и ногой Аиши, да будет доволен ею Аллах, в виде одежды или покрывала) или это была особенность Пророка» (Ибн Хаджар аль-Аскаляни, «Фатх аль-бари», хадис 375)“.
К сожалению, ограничения в объёме статьи и основная тема исследования не позволяют более детально остановиться на красоте логических построений Аль-Аскалани касательно «преград» и «особенностей Пророка». Однако, что характерно, подавляющее большинство людей, следующих за этим хадисом, не задается главными вопросами, типа: было ли домашнее помещение, в котором Посланник Аллаха, да благословит Аллах его и его род, совершал молитву, настолько тесным, что два человека действительно не могли в нём развернуться?
Если это и в самом деле было так, тем не менее, Аише удавалось каким-то образом подбирать под себя ноги. Продолжительность среднего мусульманского намаза — пять, от силы — десять минут. Почему Аиша, которую её сторонники именуют «матерью правоверных», не могла потерпеть это короткое время и не вытягивать ноги, чтобы не мешать Посланнику Аллаха в совершении молитвы? Во-первых, этого требовало элементарное чувство такта, а, во-вторых, учитывая частоту поклонов в молитве, — что это за гимнастика, описанная в предании? Какой её высокий моральный смысл? Не удобнее было бы просто находиться в одной выбранной позе?
И почему вообще Аиша не участвовала в намазе вместе с Пророком? А если к тому имелись объективные женские уважительные причины, предусмотренные шариатом, что она делала в это время в одной спальне со своим супругом?
Впрочем, на то, что об уважительных женских причинах речи не идёт, указывают самые первые слова хадиса, сказанные самой Аишей: «Обычно я спала перед Посланником Аллаха, вытягивая ноги в направлении киблы». То есть, речь идёт не о единичном случае, а о закономерном явлении. А тогда, как следствие, закономерен и вопрос: что это за привычка такая — спать во время намаза, вытянув ноги, да ещё и не убирать их вовремя, когда это требуется?
На эти моменты обратил внимание доктор Тиджани Самави в ХХ веке, объясняя, на примере собственных преданий суннитов, почему он перешёл в шиитский мазхаб.
Но всеми этими вопросами фанатики не задаются, ограничиваясь рассмотрением только самого факта прикосновения и изобретая истории про «покрывала» и «особенности», не удосуживаясь поразмыслить над моральным обликом Аиши. То есть, за внешней формой они просто отказываются видеть содержание. Прослеживаете прямую аналогию со сказкой про курочку Рябу? Если да — Вас можно поздравить, «духовный» путь в ваххабизм Вам не грозит.
И ведь при всём этом, ради «матери правоверных» они готовы убивать! Причем убивать не только взрослых шиитов, которые, так или иначе, позволяют себе в её адрес определённую критику, но и шиитских детей, которые о личности Аиши вообще никакого понятия не имеют, более того, как несовершеннолетние, с точки зрения шариата, — неподсудны.
Это — только единичный пример из множества, когда формальный подход становится не только препятствием к самокритике, но и основанием для физического уничтожения оппонентов.
Да, самое страшное — в том, что они всё-таки — люди. Такие же, как многие, ходящие среди нас, кого А. Никонов в своей книге именует «вечными детьми». Наивные, примитивные и до крайности жестокие дети. Из тех, которые могут рыдать о лопнувшем воздушном шарике и хладнокровно отрезать котёнку хвост, потому что тот забавно кричит, а им — любопытно. Совершенно искреннее и честное намерение удовлетворить своё дикарское любопытство в малолетнем ребёнке неизбежно наталкивается на страх перед взрослым, на опасность получить болезненное наказание, не осознавая до конца его причину. Однако взрослые дети лишены таких тормозов. Они готовы убивать потому, что начальник сказал: это — путь в Рай. Они остаются глухи к увещеваниям, фанатично упёршись взглядом в свои сектантские тексты, только потому, что «так написано». Это — не мои досужие домыслы. Не в Афганистане, не в Саудовской Аравии, а в центральной мечети города Праги, в самом сердце Европы, я лично участвовал в богословской дискуссии с одним ваххабитом, последним доводом которого было: «Но ведь так же написано!». После этого тему можно было считать исчерпанной.
Но открытой остаётся проблема тех, кто приезжает в наши города, кто живёт среди нас, кто зарабатывает на жизнь неквалифицированным трудом просто потому, что неспособен к мышлению развитого цивилизованного человека, и кто при этом кучкуется в сектантских подпольях, вынашивая коллективные планы, заложенные в их мозги другими — теми, кто уже прекрасно понимает, чего конкретно и от кого конкретно им нужно.
Психология ИГИЛ в Ираке — это, вероятно, и психология многих из тех, кто живёт с нами по соседству. Недавно в Москве, в одном из самых престижных домов столицы, я наблюдал интересную картину: квартира бывшего крупного советского чиновника сдана внаём гостям из Средней Азии. Не крупным бизнесменам, нет — простым рабочим. По пять человек на комнату — и договорились. Зато нет необходимости тратиться на ремонт для привередливой публики. Так что, говоря о соседстве, я употребляю это слово в его самом буквальном значении. В каком бы городе или районе Вы ни жили, Вы уверены, что знаете своих соседей? Вы уверены, что всегда сможете убедить их в собственной правоте, о чём-то с ними договориться? Если Вы не знаете того, как именно они думают и почему, что даёт Вам такую уверенность?